Казарин: Россия напоминает карточный домик, ее прошлое – взрывоопасно

В начале 90-х в России была своя декоммунизация. Городам возвращали старые имена, улицы переименовывали. Но затем все закончилось – так же быстро, как и началось. И в этом нет ничего удивительного

Об этом специально для “Крым.Реалии” пишет Павел Казарин.

Потому что любая дискуссия о собственной истории в российских условиях упрется в неразрешимые проблемы. Кем был Владимир Ленин? Историческим деятелем, сумевшим собрать воедино распавшееся государство? Или революционером, разрушавшим империю при содействии третьих стран и уничтожавшим ее элиту? Кем был Сталин? “Эффективным менеджером”, как говорят о нем российские чиновники, или кровавым тираном?

Почему империя расширяла свои границы? Было это “добровольным присоединением” или оккупацией со всеми вытекающими последствиями? Хотят ли национальные окраины жить вместе с Москвой или готовы к самостоятельности? Кто является большей опасностью для российского государства? Тот, кто совершал преступления, или тот, кто говорит сегодня о них вслух?

Читайте также: Слово “мир” в окупації може йти тільки в сукупності із “трудом” і “маєм” – Асєєв

Российская история полна неразрешимых противоречий. Потому что мы имеем дело с недораспавшейся империей. Которая водружает на знамена границы и вертикаль власти. Которая ассимилирует покоренные народы и лишает их идентичности. Которая продолжает врать самой себе о том, что случилось в Крыму и на Донбассе – и отчаянно пытается избежать судьбы, постигшей все остальные империи в ХХ веке.

В результате, современная Россия пытается свою историю погрузить в формалин. Путается не допустить любой дискуссии о собственном прошлом. И если кто-то начинает развенчивать мифы – как, например, директор Госархива Сергей Мироненко, разоблачивший ложь про 28 панфиловцев – то он лишается своего поста.

В этом нет ничего удивительного. К концу двадцатого века территория России оказалась намного меньше, чем в начале столетия. И ее нынешние правители пытаются законсервировать этот процесс. Надеются удержать то, что у них осталось. Единственный выход для них – это погрузить страну в анабиоз. Заморозить любую внутреннюю дискуссию.

Российские руководители любят называть себя носителями консервативных настроений. Но на самом деле речь идет о консервационной логике. Они просто пытаются заморозить естественные процессы. Погрузить их в патоку. Замедлить до нуля. Любая низовая активность воспринимается ими как угроза – потому что может вновь вернуть страну к спорам о самой себе. А потому наряду с политической жизнью в заморозку отправлена и любая дискуссия об истории.

Читайте также: Начав войну проти Украины, Кремль подарил каждому россиянину именно то, что тот хотел – Казарин

Во многом это напоминает попытку обмануть естественный ход истории. Когда конструкция настолько шаткая, что опасаешься трогать любую деталь, закономерно опасаясь “принципа домино”. И потому Ленин продолжает лежать на Красной площади, а рядом в Манеже может идти выставка, посвященная 300-летию дома Романовых. Поэтому в Крыму улицы носят имена Бела Куна, расстреливавшего белогвардейцев, и, одновременно, там восстанавливают памятник Екатерине II. Кто-то скажет, что это всего лишь “примирение с собственным прошлым” – и будет неправ. Потому что истинная причина лежит в другом.

Современная Россия напоминает карточный домик, в котором опорные стенки созданы в разные эпохи. Поэтому Бутовский полигон соседствует с культом Сталина, а музей жертв репрессий – с памятником сотрудникам НКВД. Но сама конструкция настолько хрупка, что власть боится тронуть какую-либо деталь, опасаясь того, что вся система начнет расползаться по швам.

И оккупированные Россией территории не становятся исключениями. А потому в Крыму продолжают косо смотреть на крымских татар – не желая дискутировать о двухсотлетней судьбе коренного народа. Стыдливо отказываются переименовывать улицы, названные в честь палачей. Пытаются вытравить из поколения, выросшего при Украине, любую память об ином отношении к прошлому. Потому что любая попытка откровенного разговора об истории может спровоцировать вопросы, на которые сегодня в России никто не хочет давать ответы.

Впрочем, рано или поздно эти ответы все равно придется дать. Вопрос лишь в сроках.